slc » Пт июл 31, 2020 13:43
Юрий МитинВ.Кейс-Домбровський. Спогади 3
Много людей погибло еще здесь, а многие погибли в Сибири. Их не Бог покарал, а коммунистический деспот Сталин.
Они были лишены национального быта и угнетены страхом. Им навязали чужую Русскую церковь. С тех пор и до сегодняшних дней они почитают чужих святых, а наши святые лежат и ждут, кто о них вспомнит. Потому что они лежат под тяжелыми чужими камнями.
На пять тысяч крестьянских хозяйств один уполномоченный русский, а с ним 20 исполнителей-украинцев, которые даже превосходили своей жестокостью палача из России. Они не имели жалости даже к своим родителям. Все это происходило из-за долголетнего порабощения Москвой.
Людей грузили в железнодорожные вагоны, которые не были приспособлены для перевозки людей. Вагоны не имели отопления и по дороге в Сибирь люди замерзали от сильного мороза. В феврале 1930 года на станции Дружковка железнодорожная комиссия проверила состав, который вез людей в Сибирь. В нем было найдено 34 замерзших ребенка и неизвестно сколько взрослых. Их вынесли из вагонов, погрузили в грузовые автомобили. На этом их след пропал. ГПУ (Государственное Политическое Управление) в то время это дело ликвидировало, и никто не знает где могилы этих людей. За это преступление никто не понес ответственности, так как это был прямой приказ из Москвы.
В эти трагические годы я работал на метизном заводе в городе Дружковка. Жил в квартире одного из мастеров этого завода. Его звали Павел Байбик. Он был хороший приятель моего отца. Каждый день после работы я навещал своих родителей. При этом я догадывался, что их может постигнуть трагическая участь, как и многих других крестьян. У отца и матери кроме меня было еще три дочки. Я был самый старший. В селе, где они проживали и я вырос, у меня было много друзей. В те трагические дни
1929-1930 иногда я по ночам посещал тех людей, которые сидели в холодных вагонах, двери которых были закручены проволокой. Все в округе слышали стоны этих людей и плач их детей. Трудно описать страдания этих людей. За что они так тяжко страдают? Я тоже очень переживал, обдумывая эти события. Теперь я точно знал, что эта горькая доля не обойдет моего отца. Весной 1930 года однажды ночью ко мне пришел мой отец. Он сказал, что вчера к нему домой приходили активисты из сельского совета и переписали все имущество. Он сказал, что наверное завтра их будут вывозить. Куда не знает. Отец сказал, чтобы завтра я пришел домой и забрал две подушки и одеяло, которые мать спрятала в подвале. Будет хоть на что голову положить и чем укрыться. Так мы сидели за столом в доме Павла Байбика и обсуждали это печальное событие. Отец при этом горько плакал и говорил: «Как жалко расставаться с родным домом и со знакомыми людьми. Куда же теперь меня, крестьянина, и моих детей отправят?» Внезапно кто-то постучал в двери. Это был сосед, который работал в городском совете города Дружковка. Тему разговора не скроешь. Он сказал, что знает о том, что завтра на хуторе, где проживает Леонтий, будут проводиться репрессии. Он сказал, что советует убегать, и, что он даст отцу какую-то справку, которая позволит переждать некоторое время в другой местности. А мой отец говорит: «Да поможет нам бог избежать этой участи». На следующий день после работы я пошел к родительскому дому. Я надеялся хотя бы в последний раз увидеть своих родных и забрать одеяла и подушку, которые приготовила мне моя мать. В 7 часов вечера, когда было еще видно, я подошел к своему хутору. На окраине меня встретил наш пес, его звали Букет. Он начал прыгать на меня, радуясь моему появлению. При этом он лаял и словно тянул меня во двор к моим родителям, которых он всю жизнь вспоминал. Наверное, он хотел, чтобы я его накормил. Когда мы подошли к дому, во дворе уже никого не было. Только забитые досками двери и окна. И надпись: «Входить во двор запрещено». В это время пришли соседи. Они рассказали, как утром моего отца и семью арестовали и вывезли в неизвестном направлении. Они так же рассказали, что в этот день та же участь постигла и многие другие семьи. В то время эти зверства проходили по всей Украине. Каждый день только и говорили об арестах в том или ином хуторе. Это вошло в систему. Люди страдали, но думали так: «Не только нас ограбили и выгнали из родного дома, но и многих других в Украине. Хорошо уже то, что в живых остались». Так люди привыкали к этому террору. Я и сам с товарищами раньше ходил смотреть на эти зверства, как в кино. Когда хозяин не хотел выходить из дома, его выгоняли прикладами винтовок.
Я стоял у своего ограбленного дома около часа и разговаривал с соседями. В это время к нам подошли члены так называемого актива по репрессиям: Родионов, председатель сельского совета Зорин и секретарь Воропай, который раньше служил в ГПУ. Они подошли к нам, Родионов крикнул нам, что я арестован, я спросил: «За что?». Он сказал, что я удрал вместе с родителями из обоза, в котором перемещались репрессированные семьи. Я сказал, что работаю на заводе и не связан с сельским хозяйством. Он дал приказ местным парням меня арестовать и отвести в соседний район, где была построена временная тюрьма. Через некоторое время пришли два парня из сельского совета. В руках у них были охотничьи ружья. Это были мои товарищи, с которыми я провел детство: Алексей Зазноба и Василий Отришко. Их сельский совет назначил полицейскими на хуторе. Мои бывшие товарищи скомандовали мне идти вперед. Я пошел, они за мной. Когда мы скрылись из поля зрения активистов, мы поравнялись и много говорили о репрессиях. Они мне рассказали, что перед тем как репрессировать моего отца, они долго следили за ним, чтобы узнать, что и где он прятал. В своих руках они держали ружья, которые принадлежали моему отцу. Мне стало обидно, что мои товарищи ведут меня в тюрьму, держа в руках ружья моего отца. Я попросил их, чтобы они меня отпустили и при этом сказали, что я убежал в лес. Я говорил им, что они ведут меня на явные муки в тюрьму. Но они и слышать ничего не хотели. Но когда мы еще были подростками, я знал, что Алексей и Василий слабей меня. Я выбрал момент и выхватил ружье из рук Василия Отришко, а Алексей Зазноба испугался и сам отдал мне ружье. И пошел мой «конвой» домой очень грустный. Что они говорили в сельском совете, когда пришли домой, я не знаю.
Я осмотрел свои ружья. Они были заряжены только порохом. С помощью их можно было подать только сигнал. Я разобрал ружья и сложил их в мешок, с которым пришел за подушкой и одеялом.
И тут я задумался о том, что сделал. Хоть ружья и мои, но по советским законам получалось, что я их украл, при этом разоружив конвой. А это уже тюрьма на долгие годы. Я шел такими дорогами путями, где меня никто не мог поймать. Я боялся не только уполномоченного по репрессиям Родионова. Я знал, что у него есть два сына, которые служили в ГПУ, а позже в НКВД. Служили они в селе Гришино (сейчас Красноармейск). Тяжелая тогда выдалась для меня ночь. Я блуждал по чужим степям и дорогам. Я пришел к себе на квартиру, в которой я жил. Я рассказал Павлу Байбику о событиях, которые случились. Он покачал головой, а потом сказал, что скорее всего меня ждет тюрьма, и что мне нужно собирать вещи и убегать в другую местность. Я так и сделал. По пути я зашел к своему товарищу, которого звали Петр Мась. Он жил на окраине города Дружковка. Его родители были тоже репрессированы. Они жили в трех километрах от нашего села. Ему удалось сбежать и жил он у своей сестры. Петр собирался ехать в город Новороссийск, чтобы работать на цементном заводе, который был расположен на берегу Черного моря. По слухам, там платили хорошие деньги и не требовали никаких документов. Я тоже согласился ехать с ним. Нам повезло, что его родная сестра, у которой он жил, купила нам билеты. Ружья она у меня забрала. Она также дала мне и своему брату немного денег и пищи. И мы поехали в город Новороссийск. Так я начал свой путь в чужие края. Я очень волновался, потому что мне не было и 20 лет и некому было дать мне совет. Ведь я вырос в селе вместе с родителями и еще не испытывал в жизни трудностей. Я и Петр Мась были как родные братья: одинаково думали и одинаково были обижены судьбой. Но он был на пять лет старше меня. Еще он был хороший тракторист.
Буде ще...
https://www.facebook.com/permalink.php?story_fbid=2673825702833537&id=100006184001868
[u]Юрий Митин[/u]
В.Кейс-Домбровський. Спогади 3
Много людей погибло еще здесь, а многие погибли в Сибири. Их не Бог покарал, а коммунистический деспот Сталин.
Они были лишены национального быта и угнетены страхом. Им навязали чужую Русскую церковь. С тех пор и до сегодняшних дней они почитают чужих святых, а наши святые лежат и ждут, кто о них вспомнит. Потому что они лежат под тяжелыми чужими камнями.
На пять тысяч крестьянских хозяйств один уполномоченный русский, а с ним 20 исполнителей-украинцев, которые даже превосходили своей жестокостью палача из России. Они не имели жалости даже к своим родителям. Все это происходило из-за долголетнего порабощения Москвой.
Людей грузили в железнодорожные вагоны, которые не были приспособлены для перевозки людей. Вагоны не имели отопления и по дороге в Сибирь люди замерзали от сильного мороза. В феврале 1930 года на станции Дружковка железнодорожная комиссия проверила состав, который вез людей в Сибирь. В нем было найдено 34 замерзших ребенка и неизвестно сколько взрослых. Их вынесли из вагонов, погрузили в грузовые автомобили. На этом их след пропал. ГПУ (Государственное Политическое Управление) в то время это дело ликвидировало, и никто не знает где могилы этих людей. За это преступление никто не понес ответственности, так как это был прямой приказ из Москвы.
В эти трагические годы я работал на метизном заводе в городе Дружковка. Жил в квартире одного из мастеров этого завода. Его звали Павел Байбик. Он был хороший приятель моего отца. Каждый день после работы я навещал своих родителей. При этом я догадывался, что их может постигнуть трагическая участь, как и многих других крестьян. У отца и матери кроме меня было еще три дочки. Я был самый старший. В селе, где они проживали и я вырос, у меня было много друзей. В те трагические дни
1929-1930 иногда я по ночам посещал тех людей, которые сидели в холодных вагонах, двери которых были закручены проволокой. Все в округе слышали стоны этих людей и плач их детей. Трудно описать страдания этих людей. За что они так тяжко страдают? Я тоже очень переживал, обдумывая эти события. Теперь я точно знал, что эта горькая доля не обойдет моего отца. Весной 1930 года однажды ночью ко мне пришел мой отец. Он сказал, что вчера к нему домой приходили активисты из сельского совета и переписали все имущество. Он сказал, что наверное завтра их будут вывозить. Куда не знает. Отец сказал, чтобы завтра я пришел домой и забрал две подушки и одеяло, которые мать спрятала в подвале. Будет хоть на что голову положить и чем укрыться. Так мы сидели за столом в доме Павла Байбика и обсуждали это печальное событие. Отец при этом горько плакал и говорил: «Как жалко расставаться с родным домом и со знакомыми людьми. Куда же теперь меня, крестьянина, и моих детей отправят?» Внезапно кто-то постучал в двери. Это был сосед, который работал в городском совете города Дружковка. Тему разговора не скроешь. Он сказал, что знает о том, что завтра на хуторе, где проживает Леонтий, будут проводиться репрессии. Он сказал, что советует убегать, и, что он даст отцу какую-то справку, которая позволит переждать некоторое время в другой местности. А мой отец говорит: «Да поможет нам бог избежать этой участи». На следующий день после работы я пошел к родительскому дому. Я надеялся хотя бы в последний раз увидеть своих родных и забрать одеяла и подушку, которые приготовила мне моя мать. В 7 часов вечера, когда было еще видно, я подошел к своему хутору. На окраине меня встретил наш пес, его звали Букет. Он начал прыгать на меня, радуясь моему появлению. При этом он лаял и словно тянул меня во двор к моим родителям, которых он всю жизнь вспоминал. Наверное, он хотел, чтобы я его накормил. Когда мы подошли к дому, во дворе уже никого не было. Только забитые досками двери и окна. И надпись: «Входить во двор запрещено». В это время пришли соседи. Они рассказали, как утром моего отца и семью арестовали и вывезли в неизвестном направлении. Они так же рассказали, что в этот день та же участь постигла и многие другие семьи. В то время эти зверства проходили по всей Украине. Каждый день только и говорили об арестах в том или ином хуторе. Это вошло в систему. Люди страдали, но думали так: «Не только нас ограбили и выгнали из родного дома, но и многих других в Украине. Хорошо уже то, что в живых остались». Так люди привыкали к этому террору. Я и сам с товарищами раньше ходил смотреть на эти зверства, как в кино. Когда хозяин не хотел выходить из дома, его выгоняли прикладами винтовок.
Я стоял у своего ограбленного дома около часа и разговаривал с соседями. В это время к нам подошли члены так называемого актива по репрессиям: Родионов, председатель сельского совета Зорин и секретарь Воропай, который раньше служил в ГПУ. Они подошли к нам, Родионов крикнул нам, что я арестован, я спросил: «За что?». Он сказал, что я удрал вместе с родителями из обоза, в котором перемещались репрессированные семьи. Я сказал, что работаю на заводе и не связан с сельским хозяйством. Он дал приказ местным парням меня арестовать и отвести в соседний район, где была построена временная тюрьма. Через некоторое время пришли два парня из сельского совета. В руках у них были охотничьи ружья. Это были мои товарищи, с которыми я провел детство: Алексей Зазноба и Василий Отришко. Их сельский совет назначил полицейскими на хуторе. Мои бывшие товарищи скомандовали мне идти вперед. Я пошел, они за мной. Когда мы скрылись из поля зрения активистов, мы поравнялись и много говорили о репрессиях. Они мне рассказали, что перед тем как репрессировать моего отца, они долго следили за ним, чтобы узнать, что и где он прятал. В своих руках они держали ружья, которые принадлежали моему отцу. Мне стало обидно, что мои товарищи ведут меня в тюрьму, держа в руках ружья моего отца. Я попросил их, чтобы они меня отпустили и при этом сказали, что я убежал в лес. Я говорил им, что они ведут меня на явные муки в тюрьму. Но они и слышать ничего не хотели. Но когда мы еще были подростками, я знал, что Алексей и Василий слабей меня. Я выбрал момент и выхватил ружье из рук Василия Отришко, а Алексей Зазноба испугался и сам отдал мне ружье. И пошел мой «конвой» домой очень грустный. Что они говорили в сельском совете, когда пришли домой, я не знаю.
Я осмотрел свои ружья. Они были заряжены только порохом. С помощью их можно было подать только сигнал. Я разобрал ружья и сложил их в мешок, с которым пришел за подушкой и одеялом.
И тут я задумался о том, что сделал. Хоть ружья и мои, но по советским законам получалось, что я их украл, при этом разоружив конвой. А это уже тюрьма на долгие годы. Я шел такими дорогами путями, где меня никто не мог поймать. Я боялся не только уполномоченного по репрессиям Родионова. Я знал, что у него есть два сына, которые служили в ГПУ, а позже в НКВД. Служили они в селе Гришино (сейчас Красноармейск). Тяжелая тогда выдалась для меня ночь. Я блуждал по чужим степям и дорогам. Я пришел к себе на квартиру, в которой я жил. Я рассказал Павлу Байбику о событиях, которые случились. Он покачал головой, а потом сказал, что скорее всего меня ждет тюрьма, и что мне нужно собирать вещи и убегать в другую местность. Я так и сделал. По пути я зашел к своему товарищу, которого звали Петр Мась. Он жил на окраине города Дружковка. Его родители были тоже репрессированы. Они жили в трех километрах от нашего села. Ему удалось сбежать и жил он у своей сестры. Петр собирался ехать в город Новороссийск, чтобы работать на цементном заводе, который был расположен на берегу Черного моря. По слухам, там платили хорошие деньги и не требовали никаких документов. Я тоже согласился ехать с ним. Нам повезло, что его родная сестра, у которой он жил, купила нам билеты. Ружья она у меня забрала. Она также дала мне и своему брату немного денег и пищи. И мы поехали в город Новороссийск. Так я начал свой путь в чужие края. Я очень волновался, потому что мне не было и 20 лет и некому было дать мне совет. Ведь я вырос в селе вместе с родителями и еще не испытывал в жизни трудностей. Я и Петр Мась были как родные братья: одинаково думали и одинаково были обижены судьбой. Но он был на пять лет старше меня. Еще он был хороший тракторист.
Буде ще...
[url]https://www.facebook.com/permalink.php?story_fbid=2673825702833537&id=100006184001868[/url]
Размещенные мною на форуме материалы не преследуют целей пропаганды тоталитарных режимов, а используются исключительно лишь для реконструкции исторических событий, проведения научных исследований либо являются объектами антикварной торговли.
